Бартошевич В. В. "К истории ополченских знаков Отечественной войны 1812 года"
 |
 |
В последние десятилетия ХIX и начале XX в. этот знак стал даже одним из главных символов, олицетворяющих Отечественную войну 1812 года: его изображение помещено было на медали в память освящения храма Христа Спасителя в Москве1, воспроизводилось на обложках и титулах книг и брошюр, особенно изданных к вековому юбилею эпопеи 1812 г., а утверждение авторитетной «Военной энциклопедии», что во время Отечественной войны «шапка каждого ополченца была украшена медным крестом с надписью: “За Веру и Царя” …», в той или иной форме варьировалось в самых разнообразных изданиях2. Все это не может не вызывать недоумения, поскольку еще в 60-х годах прошлого века в «Историческом описании одежды и вооружения российских войск» было показано, что единого ополченского знака в 1812 г. не существовало3. Впрочем, даже без знания этого важного источника самое общее знакомство с историей формирования ополчений в 1812 г. и, в частности, тот факт, что от большинства ополчавшихся губерний Петербургский Монетный двор отделен был огромными расстояниями и бездорожьем, а сроки подготовки ополченских формирований в ряде губерний были чрезвычайно сжатыми – уже одно это должно было бы заставить отказаться от мысли, чтовсе ополчения могли заказывать и получать знаки на столичном Монетном дворе. Сомнения должны были бы вызвать и чисто нумизматические наблюдения: хотя в ополчениях 1812 г. состояли сотни тысяч человек, ополченских знаков, изготовленных на Петербургском Монетном дворе, дошло до нас очень мало, они весьма редко встречаются не только в частных, но и в музейных коллекциях. Однако все это во внимание не принималось.
В 1975 г. в «Сообщениях Государственного Эрмитажа» появилась обзорная статья М.А.Добровольской об ополченских знаках Российской империи, в которой со ссылкой на «Историческое описание <…>» было ясно сказано, что знак Петербургского Монетного двора в 1812 г. не являлся общим для всех ополчений4. И хотя вопрос о том, кем же в действительности носился этот знак, в статье не анализировался (напрашивающийся, казалось бы, сам собой вывод, что это был знак только Петербургского ополчения, на самом деле, как это будет показано ниже, не совсем верен), можно было ожидать, что основная мысль автора позволит покончить наконец с давним заблуждением. Однако этого, к сожалению, не произошло. В ряде работ современных авторов (А.А. Кузнецов, Н.И. Чепурнов и др.), появившихся в последние годы, нелепое заблуждение повторяется вновь и вновь, при этом даже описание и изображение знака дается подчас неверно 5.
Но дело не только в этом. Некоторые авторы (В.В. Звегинцов, А.М. Валькович и П.Ф. Космолинский, О.К. Пархаев, отчасти Е.Н. Шевелева) следуют за «Историческим описанием одежды <…>»6. Между тем, есть серьезные основания считать, что, хотя отмеченное в этом труде существование в 1812 г. различных вариантов ополченских знаков является бесспорным, сообщенные в нем конкретные сведения об этих вариантах не всегда достоверны. Вопрос представляется, таким образом, достаточно запутанным и простое воскрешение того, что сказано было в «Историческом описании одежды <…>» проблему не решает.
Однако заслуживают ли ополченские знаки 1812 г., не имевшие никаких наградных функций (в отличие от ополченских знаков более поздних времен), не являвшиеся даже, строго говоря, элементами униформы, поскольку ополченцы единообразной форменной одежды не имели, знаки, которые всего лишь удостоверяли принадлежность к ополчению, заслуживают ли они того, чтобы быть объектом изучения? По нашему убеждению такой вопрос может возникнуть только при неуважении к историческим реалиям, которое ведет иной раз к ошибкам досадным и непоправимым. Вот один из примеров, касающийся ополченских знаков 1812 г.
В 1973 г. в Москве был открыт памятник М.И.Кутузову и героям Отечественной воины 1812 г. работы творческого коллектива под руководством президента Академии художеств СССР, народного художника СССР Н.В. Томского. Монумент создавался около 30 лет. Рядом с конной фигурой Кутузова скульптор расположил его “соратников по славе”, при этом он стремился дать изображения реальных участников войны 1812 г. с передачей портретного сходства и всех аксессуаров обмундирования, вооружения и пр., в связи с чем под каждой фигурой помещена фамилия изображенного. Ополченцы представлены фигурой Филиппа Матвеева. При взгляде на нее невольно возникают чувства неловкости и недоумения. Матвеев изображен бородатым старцем (в действительности в 1812 г. ему было чуть больше 20 лет), у которого на фуражке два ополченских креста, а между ними императорская корона и под ней вензель Александра 1. Что же это означает? А дело в том, что в ходе Крымской войны, в 1855 г., будучи уже 64 летним стариком, Матвеев вновь вступил в ополчение, был зачислен урядником 1-й дружины С.-Петербургского Государственного подвижного ополчения и назначен знаменосцем. Ему, естественно, был выдан ополченский крест времен Крымской войны с вензелем Николая 1. Но так как у него сохранился в качестве реликвии и ополченский крест 1812 г., то он поместил себе на фуражку оба креста, а к ним прибавил еще корону и вензель Александра 1, которые тоже носились в 1812 г. в некоторых ополчениях. Учитывая необычайность случая и его прокламативное значение, такая вольность ему была, конечно, разрешена. Именно это и создало Матвееву известность, иначе он разделил бы участь многих тысяч безвестных ополченцев 1812 г. В 1855 г. В.Ф. Тимм выполнил акварельный поясной портрет Матвеева со всеми украшениями на фуражке и медалью участника Отечественной войны на груди7. Известен также литографированный в мастерской А.Э.Мюнстера рисунок Тимма, изображающий Матвеева в рост, с ружьем и, разумеется, тоже со всем, что он поместил себе на фуражку8. В том же 1855 г. скульптор И.Ф. Ковшенков создал настольную статуэтку Филиппа Матвеева в рост, с ружьем в руках и, конечно, с теми же украшениями на фуражке9. Авторская гипсовая модель ее экспонировалась на юбилейной выставке 1912 г.10. Позже гипсовый экземпляр и его бронзовое повторение поступили в ГИМ11. Не трудно догадаться, что в поисках иконографии ополченцев 1812 г., которая является чрезвычайно скудной, Н.В. Томский обратился, по-видимому, за помощью к специалистам, и кто-то порекомендовал ему статуэтку Ковшенкова. Удивляться такой рекомендации не приходится, поскольку даже в монографии, специально посвященной истории ополчений 1812 г., ее автор В.И. Бабкин в качестве иллюстрации поместил изображение скульптуры Ковшенкова с лаконичной подписью: «Ополченец»12. Таким образом, скульптор был введен в заблуждение, и не нашлось, к сожалению, никого, кто указал бы ему на допущенную ошибку13. В результате получился нонсенс: рядом с Кутузовым оказался ополченец времен Крымской войны. Но это лишь один, хотя, быть может, наиболее досадный пример.
На наш взгляд изучение истории создания и бытования ополченских знаков 1812 года способно дать полезный дополнительный материал для исследования некоторых вопросов истории Отечественной войны, а вместе с тем имеет немаловажное прикладное значение, помогая отличить подлинные знаки от всевозможных, подчас хитроумных, подделок, а также избежать искажения реального облика ополченцев Отечественной воины 1812 г. в живописи, скульптуре и других видах искусства.
* * *
Появление в 1812 г. ополченских знаков, их внешний вид, существование разновидностей этих знаков и объединяющее эти разновидности начало – все это определялось основными документами, регламентирующими создание ополченских формирований.
По манифесту Александра 1 от 18 июля 1812 г. ополчения предписывалось создать в 16 губерниях, сгруппированных в три ополченских округа: I-й округ – 8 губерний: Московская, Смоленская, Тверская, Тульская, Ярославская, Владимирская, Калужская, Рязанская; II-й округ – 2 губернии: С.-Петербургская и Новгородская; III-й округ – 6 губерний: Нижегородская, Костромская, Казанская, Симбирская, Пензенская и Вятская14. Руководство созданием ополчений было возложено на дворянство, при этом губернским дворянским собраниям формально была предоставлена некоторая самостоятельность: они определяли, сколько ратников с каждых 100 ревизских душ крепостных крестьян помещики должны дать в ополчение, избирали начальника ополчения губернии, затем создавались соответствующие комитеты, которые ведали приемом ратников, их обучением, обмундированием, вооружением и пр. Каждая губерния имела право разработать собственное положение об ополчении, подлежащее утверждению императором (на практике некоторые губернии использовали это право, а многие приняли решение руководствоваться утвержденными уже положениями, разработанными в других губерниях). Ополченские округа возглавлялись назначенными царем начальниками, а для решения общих вопросов, касающихся всех формировавшихся ополчений, Александр I указом от 31 июля 1812 г. создал “при лице своем” Особый комитет15. Вошедшие в состав этого комитета председатель Департамента военных дел Государственного совета А.А. Аракчеев, министр полиции А.Д. Балашов и государственный секретарь А.С. Шишков еще до своего официального назначения вместе с московским главнокомандующим Ф.В. Ростопчиным по поручению императора разработали и 14 июля представили ему на утверждение положение о Московском ополчении, получившее название «Составвоенной Московской силы», которое явилось основой, определившей те общие начала, установленные центральной властью, исходя из которых в губерниях можно было, сообразуясь с местными условиями, проявлять собственную инициативу.
Об ополченских знаках в этом документе было сказано, что ополченцы должны на фуражках «иметь выбитый из медной латуни крест и внизу онаго вензловое (т.е. вензелевое. – В.Б.) Его Императорского Величества Имя во знамение: за Веру и Царя»16. По буквальному смыслу этой фразы крест и императорский вензель должны были размещаться на головном уборе ополченца раздельно, однако ее принципиальный, определяющий смысл состоял, конечно, не в этом, а в том, что ею задавалась тема, содержание ополченских знаков – они должны были выражать девиз “За веру и царя”, а в какой именно форме это будет осуществлено – в виде раздельно изготовленных креста и вензеля или в виде помещения на околыш фуражки самого девиза или еще каким-либо образом – в губерниях могли решать самостоятельно. Именно так на местах это и было понято, о чем свидетельствует наличие вариантов ополченских знаков 1812 г. Однако в силу ряда причин, о которых будет сказано ниже, широкую известность в последующих поколениях получил лишь знак, изготовленный на Петербургском Монетном дворе. О нем удалось найти и архивные документы, раскрывающие его историю. Начать конкретное рассмотрение знаков целесообразно поэтому с него.
* * *
Изготовление ополченских знаков на С.-Петербургском Монетном дворе связано с деятельностью М.И. Кутузова. Будучи начальником ополчения Петербургской губернии (избран 17 июля), он решил использовать возможности Монетного двора для создания такого знака, который, во-первых, был бы изготовлен на высоком техническом уровне и тем самым являлся возможно более привлекательным украшением головного убора ополченца, и, во-вторых, соединял в себе и оба символа девиза “За веру и царя”, т.е. крест и вензель, и сам девиз. Не дожидаясь утверждения императором положения о Петербургском ополчении, в котором записано было, что знак должен быть именно таким17 (утверждение последовало лишь 27 августа, когда Кутузов был уже главнокомандующим армиями и успел дать 26 августа Бородинское сражение), он 3 августа направил письмо министру финансов Д.А.Гурьеву с просьбой дать приказание изготовить на Монетном дворе знаки «для нашивки на фуражках воинам по ополчению», указав, что стоимость материала и работ будет оплачена Экономическим комитетом ополчения18. К письму приложен был утвержденный Кутузовым проектный рисунок знака в натуральную величину19.
Так как непосредственное руководство работой Монетного двора в то время осуществлялось Департаментом горных и соляных дел Министерства финансов, Гурьев переправил письмо Кутузова и рисунок знака директору этого департамента А.Ф. Дерябину. 9 августа Дерябин предписал начальнику (вардейну) Монетного двора Е.И. Еллерсу «сделать немедленно распоряжение о приготовлении сих знаков из латуни»20 и одновременно запросил Устроительный комитет Петербургского ополчения о необходимом количестве знаков21. Выполняя предписание Дерябина, Еллерс дал соответствующее указание главному медальеру Монетного двора К. Леберехту, а тот 14 августа сделал письменное распоряжение старшим медальерам К.Мейснеру и П.А. Лялину, в котором указал, что по присланному рисунку «нужно приготовить большое количество сих знаков <...>, почему и предписываю вам употребить все возможное старание приготовлять для сего штемпеля, дабы не сделать остановки в выбивании <…>»22. В тот же день, 14 августа, Устроительный комитет Петербургского ополчения отправил в Департамент горных и соляных дел уведомление, что «знаков для нашивки на фуражки воинам народного ополчения потребно числом четырнадцать тысяч»23 , а 21 августа Дерябин, сообщая об этом вардейну Монетного двора, приказал ему «поспешить как возможно приготовлением оных»24.
Выполнение заказа на Монетном дворе производилось с максимальной быстротой. Уже 23 августа вардейн Еллерс доложил Департаменту горных и соляных дел об изготовлении первых 5 тыс. знаков25. Экономический комитет ополчения получал знаки на Монетном дворе по мере их изготовления: первые 5 тыс. – 29 августа, еще 5 тыс. – 2 сентября и оставшиеся 4 тыс. – 4 сентября26. А 3 и 5 сентября подготовленные к тому времени пятнадцать дружин Петербургского ополчения были отправлены на подкрепление отдельного корпуса П.Х. Витгенштейна27. Раздача знаков произошла, таким образом, накануне их выступления в поход.
Численность ратников в Петербургском ополчении первоначально планировалась в 13.643 человека28, из этой численности и исходил, по-видимому, Экономический комитет, делая заявку на 14 тыс. знаков. Однако с выполнением этого заказа изготовление знаков на Монетном дворе не закончилось. Дело в том, что М.И. Кутузов, будучи начальником Петербургского ополчения, одновременно являлся начальником II-го ополченского округа, в состав которого, как уже отмечалось, помимо Петербургского ополчения входило также и Новгородское. Между тем дела с формированием ополчения в Новгородской губернии первоначально обстояли настолько плохо, что он вынужден был доложить об этом Александру I, и император, после его доклада, приказал, чтобы Устроительный и Экономический комитеты Петербургского ополчения взяли на себя руководство «всем, что до вооружения, формирования и снабжения Новгородского ополчения принадлежать будет»29. Кутузов успел сделать на этот счет соответствующее общее распоряжение30, но 8 августа был назначен главнокомандующимвсеми армиями и вскоре отбыл к войскам, а генерал-лейтенант барон П.И.Меллер-Закомельский, которому он сдал дела, был официально назначен начальником ополчения II-го округа лишь 27 августа31. По этой ли причине или просто из-за оплошности руководителей Устроительного комитета, но первоначальный заказ знаков был рассчитан только на Петербургское ополчение. Однако 5 сентября Меллер-Закомельский направил Дерябину письмо с просьбой по имеющемуся на Монетном дворе образцу «приказать сделать 10 тысяч из медной латуни крестов для ношения на шляпах урядникам и воинам Новгородского ополчения»32. Заказанное количество знаков точно соответствовало численности ополчения, первоначально определенной дворянским собранием Новгородской губернии33. Так как первые подготовленные дружины Новгородского ополчения должны были выступить в поход в серединесентября, в связи с чем получение этих знаков не терпело никаких отлагательств, Дерябин, давая предписание вардейну Монетного двора, подчеркнул: «Поспешите как возможно скорее выполнить это требование, не теряя ни одного дня»34, а Меллер-Закомельский в своем письме просил отпускать знаки с Монетного двора «не дожидаясьизготовления полного количества оных по тысяче или по две»35.
В это же время выяснилось, что фактическая численность ополчений II-го округа в связи с добавочным формированием дружин несколько превысит первоначально намеченную. Учитывая это, Экономический комитет Петербургского ополчения 6 сентября направил в Департамент горных и соляных дел просьбу об изготовлении еще 1.400 знаков36. Этот дополнительный заказ выполнялся вместе с заказом для новгородцев. 13 сентября Монетный двор отпустил 6 тыс. знаков и 25 сентября – последние 5.40037.
Из воинов Новгородского ополчения по мере их подготовки были сформированы четыре отряда трехдружинного состава каждый, которые выступили в поход 14 и 22 сентября, 17 октября и 17 ноября. Докладывая об этом Александру I рапортом от 17 ноября, Меллер-Закомельский указал, что все воины поступили в ополчение снабженные «<…> фуражками с медными крестами (по образцу С.-Петербургского ополчения сделанными)»38.
Таким образом, всего на Петербургском Монетном дворе было изготовлено 25.400 знаков39, что приблизительно соответствует общей численности ополчений II-го округа, которая определяется современными историками около 24-26 тыс. человек40.
Из сказанного можно сделать вывод, что знак, который чеканился на С.-Петербургском Монетном дворе, – это знак II-го ополченского округа, включавшего в себя С.-Петербургское и Новгородское ополчения. При этом следует однако иметь в виду два обстоятельства.
Во-первых, как явствует уже из фразеологии заказов на знаки («для нашивки на фуражках воинам по ополчению», «для ношения на шляпах урядникам и воинам»), они предназначались для нижних чинов, но не офицеров (чиновников), которые, будучи одеты в общеармейские мундиры, либо в мундиры, полученные при отставке41, никаких ополченских знаков на своих головных уборах в 1812 г., по-видимому, не носили. Но весной 1813 г. при блокаде Данцига они их надели. В «Историческом описании одежды <…>» указывается, что произошло это при следующих обстоятельствах: «<...> в начале блокады Данцига, когда в Пруссии составилось ополчение, у офицеров коего были серые казакины и фуражки с золотыми крестами с надписью: «Mit Gott für König und Vaterland» (С Богом за Короля и Родину) – многие офицеры С.-Петербургских дружин надели такие же казакины и пришили к фуражкам кресты с надписью: “За Веру и Царя” <…>», что «было произвольною, начальством хотя и допущенною, однако не установленною формою, впрочем продолжавшеюся до самого возвращении дружин, в 1814 году, в С.-Петербург»42.Но если ополченские знаки надели офицеры Петербургского ополчения, то их должны были надеть и офицеры Новгородского ополчения, которое участвовало в блокаде и осаде Данцига вместе с Петербургским. О ношении офицерами II-го ополченского округа таких же знаков на головных уборах, какие носились нижними чинами, свидетельствует, в частности, известный портрет сенатора А.А.Бибикова работы Доу, занимавшего с 23 сентября 1812 г. должность начальника II-го ополченского округа43.
Второе обстоятельство связано с тем, что в состав С.- Петербургского ополчения, в отличие от Новгородского, не имевшего конницы, входили два весьма своеобразных конно-казачьих (иногда их именовали гусарскими) полка. Укомплектовывались они, в отличие от пеших дружин, главным образом из волонтеров, как сказано в одном документе – из «всякого состояния людей имеющих право предложить себя на вербовку»44. Формированием этих полков с разрешения Александра I занимались: одного – испанец граф Д’Оливейра, а другого – барон фон Боде45. В «Историческом описании одежды <…>» сказано, что в этих двух полках офицеры и нижние чины имели кивера с особыми знаками на них, а именно: в полку графа Д’Оливейра – «с белым, по цвету пуговиц, изображением человеческого черепа над двумя крестообразно положенными костями», а в полку барона Боде – «с Высочайшим вензелем, под короною» и что по этим знакам оба полка получили в народе свои названия: первый – Смертоносного или Бессмертного, а второй – Александрийского46. Причины, по которым в этих полках разрешено было иметь особые ополченские знаки, в одном случае никак не символизировавшие девиз “За веру и царя”, а в другом выражавшие лишь преданность царю, но не православной вере, не ясны. Объяснение следует искать, по-видимому, в особенностях биографических данных лиц, которым были даны полномочия формировать эти полки, а также, быть может, в данных о национальном составе и вероисповеданиях завербовавшихся в них волонтеров. Как бы там ни было, полкам этим было разрешено находиться на неком особом положении. И это нашло свое отражение в Положении о Петербургском ополчении, где об одежде пеших дружин, включая и знаки на головных уборах, было сказано весьма подробно, а о двух конных полках содержалась только одна фраза: «В коннице по рисунку, высочайше утвержденному»47. В боевых действиях оба полка участвовали, но не вместе с основными силами Петербургского ополчения, а отдельно, в составе Рижского корпуса под командованием генерал-лейтенанта маркиза Ф.О.Паулуччи.
Учитывая сказанное, ополченские знаки, изготовленные по инициативе М.И.Кутузова на С.-Петербургском Монетном дворе, следует считать знаками II-го ополченского округа, за исключением двух волонтерных конных полков Петербургского ополчения и с учетом того, что командование ополчением и весь офицерский состав пеших дружин надели знаки лишь весной 1813 г. в ходе боевых действий за пределами России.
Петербургское и Новгородское ополчения в 1812-1814 гг. понесли тяжелые потери – как боевые, так и в результате огромной смертности, вызванной массовыми заболеваниями, особенно при осаде Данцига, где ополченцы с точки зрения обмундирования и питания находились в ужасающих условиях. В октябре 1813 г. офицер ополчения В.И.Штейнгель (будущий декабрист) писал знакомому из-под Данцига: «Не стану Вам описывать положение наших воинов <...> они без сапог и без одежды, день и ночь почти в ружье; да, правда, немного уже и осталось их»48. Из заграничного похода вернулось чуть больше 9 тыс. ополченцев II-го округа49. Не удивительно, что их ополченские знаки дошли до нас в очень небольшом количестве. С другой стороны, именно эти знаки заводского изготовлении, имевшие привлекательный вид, и, по-видимому, менее подверженные разрушительному воздействию походных условий, чем знаки кустарного производства, чаще становились после войны бережно хранимыми реликвиями, и поэтому если знаки кустарной выделки до нас практически не дошли, то знаки, изготовленные на Петербургском монетном дворе, хотя и в малом количестве, но все же сохранились. Чеканившиеся до революции на Петербургском Монетном дворе по заказам коллекционеров новоделы этих знаков разительно отличаются от подлинников: они изготавливались не из тонкой латуни, а из массивных медных заготовок и имеют непробитыми отверстия для пришивания50.
* * *
Об ополченских знаках в I-м и III-м округах, как и в ополченских формированиях, не входивших в округа, до сих пор известно очень мало. Сведений, указывающих на то, что какие-нибудь из этих знаков сохранились до наших дней, обнаружить не удалось. Опубликованные до настоящего времени документы о формировании ополчений содержат в некоторых случаях сведения ценные, но весьма отрывочные. Точно так же важные, но чаще всего фрагментарные сведения можно почерпнуть из мемуарных свидетельств и крайне немногочисленного достоверного изобразительного материала. Данные, опубликованные в «Историческом описании одежды <…>», не только не полны, но и, как будет показано дальше, не всегда достоверны, а в некоторых случаях противоречат данным других источников51. Это не означает, однако, что при такой скудости источниковой базы говорить об этих знаках вообще не имеет смысла. Вопрос не может быть пока разработан так же конкретно и подробно, как вопрос об истории ополченских знаков, чеканившихся на Петербургском Монетном дворе, но основы для его дальнейшей конкретизации можно, на наш взгляд, попытаться изложить уже сейчас.
Начать, по нашему мнению, целесообразно с выделения некоторых принципиально важных общих положений:
1. Централизованного изготовления знаков нигде, кроме II-го ополченского округа, не было, в каждой губернии при формировании ополчения занимались этим самостоятельно. Правда, есть упоминание о том, что начальник III-го ополченского округа генерал-лейтенант П.А. Толстой намерен был в пределах своего округа установить «для всех воинов одну, общую форму обмундирования», в том числе «суконную шапочку, на которой иметь из латуни выбитый крест, а внизу вензель государя императора», однако при этом отмечается, что «постановление это не было в строгой точности исполнено»52.
2. Руководствуясь указанием «Состава военной Московской силы» о том, что знаки должны выражать девиз “За веру и царя”, в губерниях чаще всего стремились осуществить это указание в той форме, которая предлагалась самим положением о Московском ополчении, то есть в виде креста и помещенного под ним императорского вензеля. Это стремление зафиксировано во множестве документов. Так, Тверское ополчение имело собственное «Положение о составе Тверской военной силы», но относительно ополченских знаков в нем дословно повторялась формула положения о Московском ополчении («иметь выбитый из медной латуни крест и внизу оного вензелевое е. и. в. имя во знамение за веру и царя»)53, в Ярославском ополчении приняли решение руководствоваться «Положением о составе Тверской военной силы»54, то есть в вопросе о знаках тоже следовать московскому образцу, а в целом ряде губерний (Владимирская, Рязанская, Калужская и др.) решили напрямую руководствоваться положением о Московском ополчении55.
Однако в «Составе военной Московской силы» ничего не говорилось ни о размерах креста и вензеля, ни об их конфигурации – например, должен ли крест быть прямоугольным или с уширенными концами, какое начертание должен иметь вензель и должен ли он быть в венке и т.д. Кроме того, в некоторых случаях девиз “За веру и царя” мог быть выражен, как уже отмечалось, в какой-либо другой форме, например, в виде крепившейся к головному убору металлической ленты или бляхи, на которой он был выбит. Никто не возбранял также к выраженному в той или иной форме девизу “За веру и царя” делать какие-либо добавления (например, скрещенные пушечные стволы для ополченцев-артиллеристов и пр.). Надо также иметь в виду, что в положении о Московском ополчении речь шла о знаках на головные уборы рядовых ополченцев и урядников, о знаках же для офицеров там никаких указаний не было. Следовательно, на местах должны были решать – либо офицеры наденут те же знаки, что и нижние чины, либо для них будут созданы какие-то особые знаки, либо они вообще никаких ополченских знаков иметь не будут.
Все эго предопределяло большое разнообразие ополченских знаков уже на стадии их “проектирования” в разных губерниях.
3. Внешний вид, размеры и “добротность” ополченских знаков в различных губерниях определялись не только первоначальными намерениями соответствующих комитетов, но и рядом других факторов:
– во-первых, наличием времени. Совершенно очевидно, что в ополчениях III-го округа, где сбор ратников начался лишь в сентябре, а повеление о выступлении в поход последовало в ноябре 1812 г., располагали значительно большим временем, чем в ополчениях I-го округа, но и в пределах I-го округа разные губернии располагали разным временем, при этом в некоторых случаях фактор времени, судя по всему, был решающим. Так, Смоленское ополчение никаких ополченских знаков, по-видимому, вообще не имело, так как сформировано оно было за две недели и в некоторых уездах в связи с быстрым продвижением французов не успели даже принять всех назначенных в ополчение крестьян (16 июля в Смоленске состоялось губернское дворянское собрание, решившее вопрос о созыве ополчения, а в конце июля ополченцы уже участвовали в боевых действиях)56. В такой обстановке было не до изготовления знаков. И не случайно, надо полагать, в «Историческом описании одежды <…>» об ополченских знаках Смоленского ополчения вообще не упоминается, ни слова о них не говорится и в объемистой работе В.М.Вороновского57. Крайне мало времени для формирования ополчения было и в Московской губернии, что тоже сказалось, по нашему убеждению, на обеспечении ополченцев задуманными знаками (к этому вопросу мы еще вернемся).
– вторым важным фактором, определявшим степень соответствия реальных знаков первоначально задуманным вариантам, был размер финансовых средств, которыми располагало каждое ополчение, поскольку изготовление знаков оплачивалось из сумм, собранных в виде пожертвований и взносов. Всякого рода расходов у ополченских комитетов было не мало, в то время как помещики подчас отказывались делать даже те взносы, которое были определены решениями дворянских собраний. В некоторых ополчениях не было средств для удовлетворения самых насущных нужд. Так, начальник Владимирского ополчения генерал-лейтенант князь Б.А.Голицын в октябре 1812 г. писал владимирскому предводителю дворянства князю М.П.Волконскому, что многие воины не были при формировании ополчения снабжены своими помещиками необходимой одеждой и обувью «и по сие время большое из них количество еще того не имеют и так худо одеты, что владимирскому дворянству стыдно будет, естьли из ополчения их губернии в такой одежде станут выступать в караул в столице и тем самым докажут, что дворянство не исполнило долгу своего, чего бы и самое человеколюбие в рассуждении наступающей ныне холодной погоды требовало»58, а в феврале 1813 г. он же докладывал главнокомандующему М.И.Кутузову, что 2-й комитет Владимирского ополчения, ссылаясь на отсутствие средств, отказывается выплачивать офицерам и нижним чинам ополчения положенное им за несколько месяцев жалованье и в связи с этим запрашивал, «откуда требовать суммы для удовлетворения жалованьем как гг. офицеров, так и нижних чинов <…>»59. Понятно, что, столкнувшись с недостатком средств, ополченские комитеты в некоторых губерниях вынуждены были, по-видимому, заказывать знаки попроще и подешевле, чем первоначально предполагалось.
– наконец, возможности изготовления знаков зависели еще от квалификации мастеров-ремесленников и наличия или отсутствия в нужный момент необходимых материалов, прежде всего листовой латуни. В этом отношении не все губернии имели равные возможности, в явно “привилегированном” положении, надо полагать, была, к примеру, Тульская губерния с ее мощным оружейным заводом.
В «Историческом описании одежды <…>» не в полной мере учитываются все эти обстоятельства. Там сказано, что воины Московского ополчения имели на головных уборах, как это и было предусмотрено «Составом военной Московской силы», латунные крест и вензель Александра I, в других губерниях чаще всего следовали этому образцу, однако нередко делались разного рода добавления - например, императорский вензель иногда помещался в венке (ополчения Владимирское, Рязанское) или «в лаврах и под короной» (Полтавское ополчение) или на металлическое бляхе (Костромское ополчение); в некоторых случаях девиз “За веру и царя” вышивался золотом на околышах офицерских фуражек (Тульское ополчение) или помещался на латунной ленте, крепившейся к головному убору воинов (Пензенское ополчение) и т.д.60.
Откуда составители «Исторического описания одежды <…>» могли получить такие подробные сведения? В отличие от регулярных войск, где любые детали формы одежды в начале XIX в. жестко регламентировались высочайшими приказами и другими документами верховной власти, в ополчениях 1812 г. строгой регламентации обмундирования верховной властью не было, поэтому составители «Исторического описания одежды <…>» вынуждены были руководствоваться положениями об ополчениях и ответами на запросы, которые посылались в губернии. Однако с момента окончания Отечественной войны к тому времени прошло уже несколько десятилетий, священной памяти 12-й год стал в сознании современников обрастать легендами и в ответах на запросы сообщали подчас не о том, что было в действительности, а о том, что предполагалось сделать, в некоторых же случаях, возможно, просто домысливали отсутствие точных данных. Не исключено также, что некоторая лепта в “приукрашивание” ополченцев была внесена и при создании таблиц к «Историческому описанию одежды <…>», особенно в тех случаях, когда из губерний сообщали, что достоверными данными о знаках не располагают.
Вот почему, по нашему мнению, данные об ополченских знаках 1812 г., приводимые в «Историческом описании одежды <…>», при всем уважении к этому капитальному труду нельзя считать во всех случаях достоверными.
К этому выводу автора привели, конечно, не только изложенные соображения, носящие несколько умозрительный характер, но и ряд конкретных фактов и наблюдений.
Наиболее доказательными нам представляются данные, которые удалось собрать о знаках Московского ополчения. Обратимся, прежде всего, к мемуарным свидетельствам.
Офицер Московского ополчения М.М.Евреинов вспоминает о том, как оно формировалось: «Начался прием ратников, которых скоро обмундировали в казакины из простого сукна с шапками, украшенными крестами медными и поместили в Спасских казармах <...>»61.
Ф.Н.Глинка оставил описание прибытия Московского ополчения на Бородинское поле: «23-го (августа. – В.Б.) <…> пришло из Москвы 12.000 москов[ского] ополчения <…> на этом войске было две коренных принадлежности Руси: борода и серый кафтан; третья и важнейшая принадлежность Руси – христианской – был крест. Он блистал на шапке ратников»62.
Офицер гвардейской артиллерии А.С.Норов вспоминает молебен и церковное шествие с иконой Смоленской божьей матери накануне Бородинского сражения: «<…> толпы солдат и ратников повергались на землю <...> все хотели хотя коснуться иконы; с жадностью прислушивались к молебному пению, которое для многих из них делалось панихидою, – они это знали, и на многих ратниках, у которых на шапках сияли кресты,были надеты белые рубашки»63.
Находившийся при П.И.Багратионе дипломатический чиновник А.П.Бутенев вспоминает, как после ранения своего начальника он прибыл 30 августа в Москву: «На заставе, вместо караула, обыкновенно многолюдного, увидел я лишь несколько инвалидов – сторожей да мужиков, записанных в милицию, в казакинах из грубого серого сукна и смедным крестом на шапках»64.
С.Н.Глинка, считавший себя “первым ратником Московского ополчения”, вспоминал о состоянии первопрестольной накануне оставления ее русской армией: «<…> ратники, в смурых полукафтанах, с блестящим крестом на шапке, с ружьями и палками, мелькали по всем улицам и площадям с мыслью о родине», а описывая свой уход из Москвы, заметил: «<…> я снял крестоносную свою шапку, оборатился к златоглавому Кремлю, осенился крестом <…>»65.
Не странно ли, что все вспоминают про крест, но никто – о вензеле императора?
Любопытно также, что московский главнокомандующий Ф.В.Ростопчин, отправившись в 1815 г. путешествовать по Европе, о пребывании вМемеле в своих путевых записках заметил: «Войска нет: все ушли против беглеца с острова Эльбы. Все часовые из милиции, называемой ландвер; у них серые шинели и на голове фуражка с крестом, как у наших ратников 1812 года»66. В устах Ростопчина “наши ратники” –это, скорее всего, ратники Московского ополчения, в создании которого он принимал самое непосредственное участие.
Обратимся теперь к изобразительным материалам.
Изображений ратников и офицеров Московского ополчения с крестом и вензелем на головных уборах существует множество – как старых, XIX в., так и современных, но все они либо повторяют «Историческое описание одежды <…>», либо просто иллюстрируют то, что сказано в «Составе военной Московской силы». Совершенно другую картину открывают немногочисленные изображения, сделанные до появления «Исторического описания одежды <…>».
Начнем с того, что ратники ополчения изображены на многих лубочных картинках, созданных в 1812 и 1813 гг. А.Г.Венециановым («Русская пехота и французская конница»), И.И.Теребеневым («Русская баня», «Угощение Наполеону в России»), И.А. Ивановым («Русский Курций. Ратник Московского ополчения»), А.Н. Олениным («Русский мужик Вавила Мороз на заячьей охоте»), при этом в некоторых случаях («Русский Курций» И.А. Иванова, «Угощение Наполеону в России» И.И. Теребенева) совершенно очевидно, что изображен ратник Московского ополчения, однако во всех без исключения случаях на головных уборах ополченцев помещен только крест, без вензеля.
Разумеется, лубочные картинки и карикатуры сами по себе являются свидетельствами недостаточными, однако они могут приниматься во внимание как дополнение к другим, более весомым доказательствам. А такие доказательства есть.
В сочинении С.Н.Глинки «Русские в доблестях своих в вере, верности и в любви своей к престолу и отечеству», изданном в 1842 г., в качестве фронтисписа второй книги помещено изображение, как об этом свидетельствует подпись, ратникаМосковскогоополчения. Он стоит в несколько театральной позе, опершись на саблю, а рядом, на камне, лежит его головной, убор, на котором ясно виден крест, но нет никакого вензеля. Невызываетсомнения, что на этом рисунке изображен сам Сергей Николаевич Глинка, в этом легко убедиться, сравнив изображение “ратника” с известными портретами автора сочинения, об этом же свидетельствует указанная под рисунком дата «11 июля 1812 года» – день, когда С.Н. Глинка, узнав о воззвании Александра I к жителям Москвы с призывом организовать ополчение, бросился к генерал-губернатору Ф.В.Ростопчину и оставил ему записку: «<…> Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь отечества возлагаю на триста рублей серебра»67, после чегостал считать себя “первым ратником” создаваемого в первопрестольной столице ополчения. Невозможно допустить, чтобы фанатично убежденный монархист С.Н. Глинка позволил изобразить свой головной убор без императорского вензеля, если бы этот вензель на нем был. Можно, таким образом, заключить, что рисунок лишь подтверждает мемуарное свидетельство С.Н. Глинки о том, что в ополчении он имел “крестоносную шапку”.
Приведем еще одно доказательство, обладающее, на наш взгляд, убедительностью важного первоисточника. Речь идет о портрете ополченца 1812 г. из собрания художника М.Г. Мальцева, который в декабре 1985 – январе 1986 г. экспонировался на выставке «Из частных собраний Ленинграда». Неизвестный мастер начала XIX в., бесспорно незаурядный профессионал, на холсте крупного формата (размер овала, в который вписано изображение, 53х64 см) создал интереснейший портрет ополченца с медалью участника Отечественной войны на левой стороне груди и ополченским знаком на головном уборе. Ополченский знак представляет собой только латунный крест без всяких надписей и изображений. Отождествление его с крестом С.-Петербургского Монетного двора исключается: у него другая конфигурация (крылья креста не изогнутые, а прямолинейные), к тому же его размер на портрете таков (50х60 мм), что будь на нем какие-нибудь изображения или надписи, художник обязательно бы их воспроизвел. Есть серьезные основания полагать, что с весьма высокой степенью вероятности этот портрет можно считать портретом ратника или урядника Московского ополчения68.
Итак, в Московском ополчении задуман был крест и вензель, однако из-за дефицита времени осуществить это намерение не удалось и ограничились, как видно, одним крестом. При этом вполне возможно, что не у всех ополченцев кресты были одинаковыми, а у части их, быть может, вообще никаких ополченских знаков не было, поскольку в Московской губернии наскоро собранные по уездам ополченские формирования сразу же, в значительной мере без оружия и одежды, спешно направлялись в армию, чтобы успеть принять участие в предстоящем генеральном сражении. Командующий Московским ополчением граф И.И.Марков 18 августа отправил Александру I рапорт о состоявшемся выступлении вверенного ему ополчения к действующей армии69, однако к этому времени в Рузском уезде из принятых в ополчение 1.755 человек оружием (пиками) и одеждой были снабжены лишь 347 человек, в Можайском уезде из принятых 1.927 воинов 1.820 человек были без оружия и 1.745 человек без одежды, в Дмитровском уезде из принятых 1.273 воинов 459 не имели оружия и 1.111 человек амуниции и т.д.70. Историк-архивист Н.П. Поликарпов, изучавший этот вопрос, в 1912 г. писал: «Весьма непродолжительный промежуток времени (месяц) не дозволил ни подготовить Московское ополчение <…> в военном отношении (обучить), ни вооружить и снарядить его надлежащим образом: большинство ратников были вооружены только пиками и рогатинами, немногие лишь из них имели ружья и патроны (преимущественно в егерских полках), обуты в лапти, одеты большею частию в свою крестьянскую одежду»71. Зная это, можно предположить, что крестами, изготовленными в Москве, к моменту выступления в поход успели обеспечить лишь те формирования, которые создавались в самой первопрестольной и близлежащих уездах, а в некоторых отдаленных от столицы местах кресты либо изготавливались самостоятельно, либо их вовсе не было. Не исключено, конечно, что кресты московского производства высылались непосредственно в армию, но это требует доказательства. При этом следует иметь в виду, что сразу после Бородинского сражения большую часть Московского ополчения расписали по полкам регулярной армии, где все офицеры по указанию Александра I были зачислены на действительную службу72, в связи с чем перестали быть ополченцами.
Если “упрощенные” ополченские знаки стали изготавливать в Московской губернии, то вполне вероятно, что ее примеру могли последовать и в некоторых других губерниях. Прямых доказательств этого пока нет, но есть источники, которые дают основания для раздумий. Интересны, например, в этом отношении свидетельства известного мемуариста Ф.Ф. Вигеля, который в 1812 г. был членом ополченского комитета Пензенской губернии и поэтому все, что касается обмундирования ополченцев этой губернии, знал досконально. В «Историческом описании одежды <…>» сказано, что пешие и конные воины Пензенского ополчения имели «<…> шапки, в роде кивера, с черным кожаным козырьком; с выбитыми из медной латуни: крестом, вензелем Императора Александра I и продолговатою бляхою, в виде ленты, имевшей надпись: “За Веру и Царя”». Украшение, что и говорить, замысловатое. Но вот что пишет Вигель, обладавший, надо сказать, необычайно цепкой памятью: «Названия дружин, ратников ополчения, совершенно отечественные, всем были приятны. Самый наряд ополченных, совсем уже не богатый <...> чрезвычайно всем понравился. Он состоял из казацкого платья, кафтана и шаровар, светлосерого простого сукна с зеленым воротником, цветом Пензенского герба <...> Наконец, шапка, украшенная медным крестом, к которому <...> многие из ратников прикладывались, прежде чем ее надевали <…>»73.
Примечательно, что некоторые французы тоже запомнили на шапках ополченцев только крест. Так, французский офицер Гриуа, описывая, как в районе Вереи были расстреляны захваченные ополченцы, заметил: «Как сейчас вижу этих бородатых людей в серых кафтанах и суконных картузах, украшенных греческим крестом, как идут они со спокойствием неведения навстречу смерти»74.
Таким образом, можно сделать вывод, что данные «Исторического описания одежды <…>» нуждаются в проверке и уточнении. По видимому, в ряде губерний то, что намечалось сделать, было выполнено полностью, а в других – лишь частично. Уверенно можно, например, говорить об изготовлении латунных креста и вензеля в тульском ополчении, потому что это подтверждается надежным источником. В 1836 г. полковник С.П. Бобрищев-Пушкин, который в 1813-1814 гг. являлся начальником Тульского ополчения, а до того был в нем командиром пешего казачьего полка, составил для А.И. Михайловского-Данилевского подробную «Записку» об истории этого ополчения, в которой сообщил некоторые сведения и об ополченских знаках. В «Записке» указано, что «кресты и вензеля из латуни на кивера суконные на все ополчение» были получены от 1-го комитета ополчения. Там же приводится интересная подробность, касающаяся начала 1814 г., когда Тульское ополчение после капитуляции Данцига, в осаде которого оно участвовало, получило указ о роспуске и перед возвращением на родину было остановлено близ Данцига «для постройки новых мундиров», при этом мундирное сукно получили из Кенигсберга, «а кивера французские из данцигского арсенала, нашив на оных кресты и вензеля вместо гербов французских»75. Опираясь на это свидетельство, ношение ополченцами-туляками латунных креста и вензеля можно считать бесспорным. Но по «Историческому описанию одежды <…>» артиллеристы этого ополчения отличались еще «прибавлением на шапках, под вензелем, двух крестообразно лежащих пушек и гренады об одном огне», а в егерском полку «офицеры <…> имели темно серыя фуражки с черным околышем, на котором вышиты были золотом слова: “За Веру и Царя”»76. Об этом в «Записке» Бобрищева-Пушкина никаких сведений не содержится.
Серьезным доказательством того, что в некоторых губерниях ополченцы носили не только крест, но и вензель, можно считать редкую гравюру Осипова по оригиналу Ф. Кюнеля, которая в 1822 г. была использована в качестве иллюстрации С.Глинкой в 4-й части его сочинения «Русские анекдоты военные и гражданские <…>».
Следует также учитывать возможность того, что иногда при изготовлении ополченских знаков вместо латуни могли использовать какой-либо другой материал. В письме министра иностранных дел Наполеона Маре (герцог Бассано) из Москвы от 21 сентября 1812 г. есть такая запись: «Много говорили о сельском ополчении, организованном русским правительством. Кое-кого из них взяли; они умирали от голода и усталости <…> Мундиром им служит кусок кожи в форме буквы А, а на шапках у них нашиты греческие кресты»77.
Бездоказательно отвергать это свидетельство, по-видимому, не стоит, возможно, в некоторых случаях действительно использовалась кожа.
Наконец, нужно иметь в виду еще одно обстоятельство. Наибольший интерес представляет, конечно, вопрос о том, какие знаки носили ополченцы в ходе самой Отечественной войны. Но знаки могли быть такими, какими они показаны в «Историческом описании одежды <…>», однако изготовленными и посланными в ополчения уже после окончания Отечественной войны, когда русская армия находилась в заграничном походе. На один такой случай указано в самом «Историческом описании одежды <…>»: о Костромском ополчении там сказано, что «в 1813 году, за границею, конные воины получили <…> серыя, уланской формы, шапки, с черным, кожаным верхом, с оранжевым околышем, – на котором спереди, над козырьком, наложена треугольная бляха из желтой меди с выпуклым изображением Высочайшего вензеля, – с медным крестом над околышем, и с белыми этишкетами и репейком <…>»78.
Понятно, что составители «Исторического описания одежды <…>» смогли указать на этот факт только потому, что им о нем сообщили из Костромской губернии, но в других случаях о времени изготовления знаков могли и не сообщать. В.В.Звегинцов без ссылок на источники называет помимо Костромского еще Нижегородское, Симбирское и Рязанское ополчения как получившие полностью или частично за границей новое обмундирование, включающее ополченские знаки79.
Подробные и достоверные сведения об ополченских знаках той или иной губернии, включая сведения об их внешнем виде, тиражах, времени изготовления и выдачи могут, по нашему мнению, быть получены только путем тщательного изучения фондов местных исторических архивов, а также музейных и частных собраний изобразительных материалов, эпистолярных и мемуарных источников.
* * *
Как уже упоминалось, ополченские знаки Отечественной войны 1812 г. никакой наградной функции не имели. Да их и нельзя было использовать для награждений, поскольку они не были унифицированы и далеко не всегда имели достаточно удобный и достойный для ношения в качестве награды вид. В этом одно из существенных отличий этих знаков от ополченских знаков более позднего времени, в частности – Крымской войны, когда после ее окончания бывшие ополченцы получили право по представлениям своих начальников носить их в качестве награды и при этом предусматривалось, что одни категории награжденных могли носить знаки на фуражках (уволенные урядники и ратники), а другие – на груди (уволенные генералы и офицеры, урядники и ратники, оставшиеся на военной службе, и отставные нижние чины, поступившие в ополчение вторично) 80.
Тем не менее был один случай, когда ополченский крест 1812 г. использовался в несвойственной ему роли награды, причем награды боевой и выданной не ополченцам, а крестьянским партизанам. Случай этот касается группы партизан деревни Жарцы Полоцкого уезда Витебской губернии.
Боевые дела жарцовских партизан изложены нами в очерке «Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 г. как памятник эпохи» (в разделе «Социальные коллизии»), там же изложены и обстоятельства, заставившие П.Х.Витгенштейна пойти на необычное использование ополченских знаков в качестве награды (что дало партизанам основание ходатайствовать позже о награждении их медалями участников Отечественной войны). Нам остается здесь привести текст выданного партизанам необычного свидетельства:
«По приказанию корпусного командира господина генерала от кавалерии графа Витгенштейна, в знак отличия за усердие и ревность к пользе отечества дано двадцать два креста Санкт петербургского ополчения с именем государя императора и надписью: за царя и веру крестьянам селения Жарцы, сражавшимся несколько раз сами собою с французами, защищая собственность свою, стараясь единственно искоренить врага наносившего вред отечеству; кресты сии дозволяется носить им навсегда на шляпах своих, в уверение чего дано сие свидетельство за моим подписанием с приложением печати его сиятельства октября 11 дня 1812 года».
И подпись: «Его императорского величества всемилостивейшего государя моего тайный советник, начальник С.-Петербургского и Новгородского ополчения, сенатор и кавалер – Бибиков»81.
Любопытен также поименный список партизан, награжденных ополченскими крестами, а позже, в 1817 г., медалями участника Отечественной войны82:
1. Афанасьев Антон.
2. Афанасьев Иван.
3. Афанасьев Иван (2-й).
4. Афанасьев Карп.
5. Александров Иван.
6. Александров Фома.
7. Иванов Корней.
8. Иванов Харитон.
9. Кирилов Аверьян.
10. Кирилов Меркурий.
11. Климов Иван.
12. Кондратьев Александр.
13. Кондратьев Прохор.
14. Кузьмин Максим.
15. Кузьмин Филипп.
16. Максимов Прохор.
17. Марков Борис.
18. Марков Максим.
19. Орехов Петр.
20. Селиверстов (Сильвестров) Клим.
21. Харитонов Трофим.
22. Яковлев Петр.
История награждения жарцовских партизан является одной из конкретных иллюстраций, с одной стороны, отношения к борьбе с нашествием “двунадесяти языков” народных масс, а с другой – классово-сословного характера наградной системы России в эпоху “грозы двенадцатого года”.
* * *
История ополченских знаков Отечественной войны 1812 г. нуждается, конечно, в дальнейшей разработке. Как уже отмечалось, подробные и точные данные об ополченских знаках каждой губернии могут быть получены путем тщательного изучения фондов местных архивов историками-краеведами, производимого, разумеется, в комплексе с выявлением не использованных еще изобразительных материалов, эпистолярного и мемуарного наследия. Автор данной публикации будет рад, если она в какой-то мере сможет стимулировать появление таких исследований.
Примечания
1 Смирнов В.П. Описание русских медалей. С. 436-437. № 875.
2 Военная энциклопедия. Т. VII. – СПб.: Изд-во И.Д.Сытина, 1912. С. 425; Михневич Н.П. Отечественная война 1812 года // История русской армии и флота. Вып. 3. – М., 1911. С. 138; Холодковский И.М., Годлевский Н.Н. Нумизматические памятники Отечественной войны. – СПб., 1912. С. 45-46; Ашик В.А. Памятники и медали в память боевых подвигов русской армии в войнах 1812, 1813 и 1814 годов и в память императора Александра I. – СПб., 1913. С. 8; Луппол А.Н. Нумизматические памятники Отечественной войны в собрании Государственного исторического музея // 1812 год: К стопятидесятилетию Отечественной войны. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 298; Отечественная война 1812 года в художественных и исторических памятниках из собраний Эрмитажа: Альбом. – Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1963. С. 115 (при описании ошибочно указано, что вензель Александра I помещен в центре знака); фон Рихтер В.Г. Собрание трудов по русской военной медалистике и истории. – Париж, 1972. С. 160, табл. XXI, № 1; и др.
3 Историческое описание одежды и вооружения российских войск. 2-е изд. Т. 18. – СПб., 1902. С. 50-70, табл. 2524-2540 (1-е издание этого тома – в 1860 г.). Автором «Исторического описания одежды и вооружения российских войск» вошло в правило считать А.В. Висковатова. Однако в работе А.Л.Ни-китина «К истории создания “Истори-ческого описания одежды и вооружения российских войск”» убедительно показано, что самостоятельной работой А.В.Висковатова была лишь первая часть, а все остальные, хотя и были изданы под его редакцией, отнюдь не являлись плодом его индивидуального творчества, в связи с чем описывать их следует на заглавие (Никитин А.Л. Указ. соч. // Старый барабанщик. Б/г. № 1. С. 13-16). Принимая эту рекомендацию, мы будем давать ссылки на заглавие, но в сокращении: «Историческое описание одежды <…>».
4 Добровольская М.А. Русские ополченские знаки // Сообщения Гос. Эрмитажа. Вып. XL. – Л.: Аврора, 1975. С. 82-85.
5 Кузнецов А.А., Чепурнов Н.И. Наградная медаль. Т. 1. 1701-1917. – М.: Патриот, 1992. С. 207. В этом издании, перенасыщенном всевозможными ошибками, утверждается, что всем ополченцам были выданы «шапки со сверкающим латунью ополченским знаком. Эти блестящие кресты на шапках ратников, о которых упоминал и Сергей Глинка, назывались “Ополченскими, или милиционными знаками”. На них был начертан девиз: “ЗА – ВЕРУ – И - ЦАРЯ”; в розетке креста выбит вензель Александра I – “А-I”, а на оборотной стороне знака, на его концах, напаяны проволочные петельки для нашивки его на головной убор». Здесь все перепутано до предела: крест с выбитым на нем указанным девизом московскими ополченцами, о которых писал Сергей Глинка, не носился, вензеля Александра I в розетке этого креста не было, способ крепления знака к головному убору также описан неправильно. В соответствии с таким описанием неверно дан и рисунок знака.
Чепурнов Н.И. Российские наградные медали. Ч. 2. – Чебоксары: Чувашия, 1993. С. 123-124. В этой работе утверждается, будто мифическим “особым Комитетом по положению о Московском ополчении” был «учрежден» единый для всех ополчений знак, а при его описании ошибочно указано, что в центре знака, «в перекрестье, в круглой розетке помещен городской герб Москвы – святой Георгий Победоносец, поражающий копьем дракона (змея)». В соответствии с этим описанием автор сочинил и рисунок знака.
Георгий Победоносец ошибочно помещен в розетке ополченского знака, изображенного в книге А.Кузнецова «Награды» (М.: Современник, 1998. С. 197. № 279), а также на одной из открыток изданного в 1990 г. массовым тиражом комплекта (художник О.К.Пархаев), при этом в аннотации (автор А.М.Горшман) указано, что такой знак «был учрежден» «для отличия офицеров и нижних чинов ополчения» (Русская армия 1812 года: Комплект открыток. Вып. 4. – М.: Изобраз. искусство, 1990. № 23).
В работе Е.Н.Шевелевой «Нагрудные знаки русской армии» (СПб.: ФАРН, 1993. С. 81) при описании знака, изготовленного на Монетном дворе Петербурга, неверно указано расположение надписи.
6 Звегинцов В.В. Русская армия. Ч. IV. 1801-1825. – Париж, 1973. С. 384-388, табл. № 305-309; Валькович А., Космолинский П. Кафтан серый, медный крест // Сов. музей, 1990. № 4. С. 72-75; Пархаев О.К. Русская армия 1812 года: Комплект открыток. Вып. 3. – М.: Изобраз. искусство, 1989. № 12-30; Шевелева Е.Н. Нагрудные знаки русской армии. – СПб.: ФАРН, 1993. С. 81.
7 Портрет размером 24,9х17,2 см находится в фондах Государственного Русского музея. Экспонировался на ретроспективной выставке «225 лет Академии Художеств СССР. 1757-1982».
8 Военная энциклопедия. Т. VIII. – СПб.: Изд-во И.Д.Сытина, 1912. С.425.
9 Экземпляр статуэтки, поднесенный дворянством С.-Петербургского уезда начальнику первой дружины С.-Петер-бургского Государственного подвижного ополчения П.А.Струкову, в составе которой в 1855 г. был Ф.Матвеев, с соответствующей надписью на постаменте воспроизведен в издании: Материалы для истории дворянства С.-Петербургской губернии <…> Вклейка между с. 58 и 59.
10 Выставка 1812 года. Иллюстрир. изд. – М., 1913. № 1029 (С. 151 – описание, с. 152 – изображение).
11 Гончарова Л.Н. Отражение Отечественной войны 1812 года в скульптуре // Ежегодник ГИМ. 1962 год. – М., 1964. С. 72. Известны и другие бронзовые повторения, в частности в собрании Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (2 экз.), в Государственном Русском музее (2 экз.), в Севастопольском и Симферопольском художественных музеях.
12 Бабкин В.И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. – М.: Соцэкгиз, 1962. С. 35.
13 Характерно и следующее. Еще в середине 60-х г. Н.В.Томский передал музею-панораме «Бородинская битва» одну из своих подготовительных работ, изображающую головы двух солдат (пехотинца и кавалериста), казака и ополченца 1812 г., при этом у ополченца он уже тогда поместил на фуражку все, что в 1855 г. носил Матвеев. Скульптура эта была включена в экспозицию, а на ошибку скульптору никто не указал.
14 Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года: Сб. документов. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 15-16 (в дальнейшем – Народное ополчение <…>).
15 Там же. С. 17-18.
16 Доклад о составе Московской военной силы. – СПб., 1812. С. 9; Народное ополчение <…>. С. 49.
17 Народное ополчение <…>. С. 276.
18 Кутузов М.И. Сб. документов. Т. IV, ч. 1. – М.: Воениздат, 1954. С. 52. Письмо опубликовано по недатированному отпуску, хранящемуся в Центральном Государственном Историческом архиве г. С.-Петербурга, и ориентировочно датировано составителями 1 августа 1812 г. Нами обнаружен подлинник с подписью М.И.Кутузова, датированный 3 августа 1812 г. (РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 1).
19 РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 2. Копия. Такой же рисунок, но с чернильной пометой: «Оригинал сего рисунка утвержден Его Светлостью Князем Михаилом Ларионовичем Кутузовым» опубликован П.И.Щукиным (Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч. VIII. – М., 1904. С. 428).
20 Там же. Л. 4. Отпуск.
21 ЦГИА СПб. Ф. 189. Оп. 1. Д. 255. Л. 2. Подлинник; РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 3. Отпуск.
22 РГИА. Ф. 570. Оп. 13. Д. 34. Л. 30. Подлинник.
23Там же. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 5. Подлинник; ЦГИА СПб. Ф. 189. Оп. 1. Д. 255. Л. 3. Отпуск.
24 РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 6. Отпуск.
25 Там же. Л. 7. Подлинник. Вместе с этим донесением Еллерс представил три изготовленных знака, один из которых был без лакировки, второй – покрыт лаком один раз, а третий – покрыт лаком дважды, и просил предписания, в каком виде отпускать таковые знаки. 27 августа Дерябин предписал покрывать знаки двойной лакировкой (Там же. Л. 8. Отпуск).
26 Там же. Л. 10. Подлинник; Л. 13. Подлинник.
27 «Народное ополчение <…>». С. 280-281.
28 Бабкин В.И. Указ. соч. С. 55.
29 Народное ополчение <…>. С. 333-334.
30 Там же.
31 Там же. С. 279.
32 РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 11. Подлинник.
33 Бабкин В. Указ. соч. С. 56.
34 РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 12. Отпуск.
35 Там же. Л. 11. Подлинник.
36 Там же. Л. 14. Подлинник; Л. 16. Подлинник.
37 Там же. Л. 16-17. Подлинник.
38 Народное ополчение <…>. С. 350. Относительно обеспечения знаками первого отряда Меллер-Закомельский, по-видимому, присочинил, поскольку Монетный двор отпустил знаки 13 сентября, а отряд вышел из Новгорода 14 сентября, скорее всего знаки были посланы ему вдогонку, что же касается трех других отрядов, то они действительно могли быть снабжены знаками еще до выступления.
39 Расходы на изготовление одного знака Монетный двор исчислил в 10 ¾ коп. Общие расходы составили 2.741 руб. 90 ½ коп., из них 1.422 руб. 17 ½ коп. израсходованы были на покупку латуни и 1.319 руб. 73 коп. на изготовление штемпелей и самих знаков (РГИА. Ф. 37. Оп. 17. Д. 403. Л. 18. Подлинник).
40 По данным П.А.Жилина, численность ополчения II-го округа составляла 23.927 чел. (Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. 2-е. изд. – М.: Наука, 1974. С. 232), Л.Г.Бескровный принял численность в 26.280 чел. (Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. – М.: Соцэкгиз, 1962. С. 460), В.И.Бабкин полагает, что «к моменту выступления в поход» в ополчениях II-го округа было 25.947 чел. (Бабкин В.И. Организация и военные действия народного ополчения в Отечественной войне 1812 года // 1812 год: К стопятидесятилетию Отечественной войны. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 141).
41 Народное ополчение <…>. С. 276.
42 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С. 60.
43 Материалы для истории дворянства С.-Петербургской губернии <…>. С. 260.
44 Народное ополчение <…>. С. 271.
45 Там же.
46 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С. 61.
47 Народное ополчение <…>. С. 276. По Звегинцову, знаки для нижних чинов в этих полках изготавливались из «белого металла», а у офицеров были «высеребренные», однако источник этих сведений он не указывает (Звегинцов В.В. Указ. соч. С. 386). Неясно также, носились ли эти знаки до конца существования полков, так как известно, что когда в конце 1814 г. оба полка возвращались в Петербург, их вступление в столицу было задержано, поскольку выяснилось, что «в оных полках не имеется на людях приличной ни одежды, ни обуви», при этом среди требуемого для волонтеров обмундирования значились и кивера (Народное ополчение <…>. С. 329-330).
48 Штейнгель В.И. Сочинения и письма. Т. 1. – Иркутск: Вост.-Сиб.книжн. изд-во, 1985. С. 184.
49 Бабкин В.И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. – М., соцэкгиз, 1962. С. 204-205.
50 Автору известен также массивный новодельный экземпляр в серебре с пробитыми отверстиями для пришивания и легкими потертостями , заставляющими предполагать, что он, возможно, носился. По-видимому, он был кем-то заказан на Монетном дворе в связи с празднованием 100-летия Отечественной войны.
51Так, по «Историческому описанию одежды <…>» в батальоне великой княгини Екатерины Павловны носились «кивера, обшитые мехом: у нижних чинов собачьим, у офицеров – медвежьим, – с вензелем императора Александра I напереди» (Ч. 18. С. 68). Однако в монографии А.Языкова, посвященной истории этого батальона, при изображении на таблице головных уборов с императорским вензелем в тексте указывалось, что батальон имел «мохнатую шапку с козырьком и чешуею и вензель Е» (Языков А. Баталион Ея Императорского Высочества Великой Княгини Екатерины Павловны, герцогини Ольденбургской 1812 года. – СПб., 1868. С. 18). Тезис о ношении ополченцами батальона вензеля великой княгини был принят и некоторыми позднейшими авторами (См.: Лукьянов Л. Крестоносцы-ополченцы // Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. № 11/12. С. 388).
52 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С. 62-63.
53 Народное ополчение <…>. С. 202.
54 Там же. С. 250.
55 Там же. С. 117-118 (примеч. 2), 137 (примеч. 1), 165 (примеч. 1).
56 Там же. С. 178 (примеч. 2); Вороновский В.М. Отечественная война 1812 г. в пределах Смоленской губернии. – СПб., 1912. С. 242, 255. Интересно также мемуарное свидетельство генерала А.П.Ермолова: «В Смоленске нашли мы начало составления земского ополчения: собранные толпы мужиков без всякого на лета их внимания, худо снабженные одеждою, совсем невооруженные. <…>. Из конного ополчения составлена команда для исправления дорог и мостов; пешая милиция обращена на производство земляных при армии работ» (Ермолов А.П. Записки А.П.Ермолова 1798-1826. – М.: Высшая школа, 1991. С. 154).
57 Вороновский В.М. Указ соч.
58 Народное ополчение <…>. С. 126-127.
59 Там же. С. 131.
60 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С.50-70, табл. 2524-2540.
61 Евреинов М.М.Память о 1812 годе: Зап. Моск. ополченца 1812 г. М.М.Евреинова // Русский архив. 1874. Кн. 1. С. 99 (курсив здесь и в других местах мой. – В.Б.).
62Глинка Н.Ф. Очерки Бородинского сражения // Глинка Н.Ф. Письма русского офицера. – М.: Воениздат, 1987. С. 291.
63 Норов А.С. Воспоминания Авраама Сергеевича Норова // Рус. архив. 1881. № 5. С. 190.
64 Бутенев А.П. Воспоминания Апполинария Петровича Бутенева // Рус. архив. 1881. № 5. С. 81.
65 Глинка С.Н. Из записок о 12-ом годе // России двинулись сыны: записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. – М.: Современник, 1988. С. 261, 262.
66Ростопчин Ф.В. Из путевых записок 1815 года // Ростопчин Ф.В. Ох, французы. – М.: Рус. книга (Сов. Россия), 1992. С. 231.
67 Глинка С.Н. Из записок о 12-ом годе // России двинулись сыны: Записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. – М.: Современник, 1988. С. 248.
68 Портрет этот имеет значение важного документа в любом случае, поскольку ношение ополченцами одного лишь гладкого латунного креста не было первоначально предусмотрено ни в одной губернии; предположение же, что художник сделал портрет ратника или урядника Московского ополчения базируется на следующем. Обе губернии II-го ополченского округа отпадают в связи с тем, что они обеспечивались знаками Петербургского Монетного двора. Все шесть губерний III-го округа отпадают по той причине, что ополчения этих губерний включались в боевые действия уже в 1813 г., а это лишало права на получение медали участника Отечественной войны. Что же касается I-го округа, то в нем спешно созданное Смоленское ополчение скорее всего вообще никаких знаков не имело, а ополченцы других губерний, кроме Московской, либо полностью, либо в большинстве своем были лишены права на медали под тем надуманным предлогом, что они не участвовали в сражениях (см. об этом в очерке «Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи», раздел «Социальные коллизии»).
69 Народное ополчение <…>. С. 64.
70 Там же. С. 66-68.
71 Поликарпов Н. Состав и роль Московского ополчения в Бородинском сражении 26 августа 1812 г. // Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. № 8 С. 296-297.
72 Народное ополчение <…>. С. 78.
73 Вигель Ф.Ф. Воспоминания Ф.Ф.Вигеля. Ч. 4. – М., 1864. С. 37.
74 Французы в России: 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев. Ч. II. – М., 1912. С.161.
75 Народное ополчение <…>. С. 235, 247.
76 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С. 54-56.
77 Французы в России: 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев. Ч. II. – М., 1912. С.38.
78 Историческое описание одежды <…>. Ч. 18. С. 64.
79 Звегинцов В.В. Указ. соч. С. 385-387.
80 ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. № 30340, 30342.
81 РГВИА. Ф. 395. Оп. 306/137, 2-е отд. Св. 101. Д. 2. Л. 197; Поликарпов Н.П. Серые герои Отечественной войны 1812 года и внеобычное награждение их // Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. № 11/12. С. 417-418.
82 РГВИА. Ф. 395. Оп. 123, 3-е отд. Д. 123. Л. 4; Поликарпов Н.П. Указ. соч. С. 417. Об истории награждения этих крестьян серебряной медалью см. очерк «Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи», раздел «Социальные коллизии».
Рекомендуемые разделы сайта "Награды императорской России" (s1)